Образ ведьмы в творчестве Шекспира

Мифологический ландшафт Европы освоенное Homo occidentalis мифологическое пространство зиждется на четырех узлах силы, фиксируется четырьмя мифогеографическими локусами, в которых, собственно, и зарождалась европейская культура. Первый мифогеографический локус классическая мифология Средиземноморья (Греция и Рим); второй германо-скандинавская мифология севера Европы (бассейны Балтики и Северного моря, Норвегия и Исландия), третий славянская мифология протянулся от полабских земель на восток (территория обитания славянских племен, от острова Рюген до Днепра и озера Ильмень); наконец, четвертый локус это мифология Британских островов, своего рода плавильный тигель, в котором смешались воедино мифологические традиции кельтов и германцев, эпические мотивы бриттов, саксов, галлов и франко-норманнов, фольклорные сюжеты англичан, шотландцев, валлийцев и ирландцев.

      На мифологической карте Европы Британия издревле занимала особое положение. И главная причина ее географический статус: остров. В символике мифопоэтической традиции остров образ иного, потустороннего мира, мира, с которым связаны все представления о чудесном, волшебном, магическом. По словам А. и Б. Рисов, именно так воспринимали Британию континентальные галлы: Иной Мир всегда расположен за текущей водой. Для кельтов Галлии это, по-видимому, была Британия. Вряд ли будет преувеличением распространить галльское воззрение на Британию, трактовать его как общеевропейское. Подтверждением тому, что подобное расширение правомерно, служат многочисленные попытки самых разных племен и народов утвердиться в Британии, попытки, которые нельзя объяснить исключительно территориальной экспансией, стремлением к территориальным захватам, характерным, в терминологии Л.Н. Гумилева, для этносов в стадии пассионарного подъема. На наш взгляд, эти попытки объяснялись, в том числе, и желанием приобщиться к чудесам острова, который рисовался этим народам в полном соответствии с замечательным описанием в поэме Гальфрида Монмутского Жизнь Мерлина:

Бог средь своих зыбей распростер обширные земли, В коих люди живут, плодородье их обнаружив По изобилию трав, которые почва рождает. Первой из оных земель и лучшей Британию числят, В щедрости вящей своей она все, что ни есть, производит, Злаков растит урожай и душистый дар благодатный Год за годом дает на потребу живущим в ней людям. Есть в ней леса и есть дерева, что медом сочатся, Ширь травянистых лугов и горные кручи до неба, Реки есть, родники, и скот, и звери, и рыба, Много древесных плодов, самоцветов, ценных металлов, Все, что только дает природа творящая людям. Есть и ключи целебные в ней с кипящей водою: Лечит недужных она, притекая в отрадные бани, Немощь из тела изгнав, возвращает немедля здоровье.

      Вполне вероятно, что те же кельты видели в Британии прекрасный остров Аваллон:

Остров Плодов, который еще именуют Счастливым, Назван так, ибо все само собой там родится. Нужды там нет, чтобы пахарь поля взрывал бороздами, Нет земледелия там: все сама дарует природа. Сами собою растут и обильные злаки, и гроздья, Сами родятся плоды в лесах на раскидистых ветках, Все в изобилье земля, как траву, сама производит. Сто и более лет продолжается жизнь человека.

      Островное положение Британии и соотнесенность через него с потусторонним миром превратили остров в сакральный центр европейского Северо-Запада[2], этакий мифопоэтический прообраз метрополии той самой империи, над которой никогда не заходит солнце.

      Как и подобало сакральному центру, мифологическая Британия притянула к себе и впитала все мифопоэтические традиции ступавших на ее землю народов и романтическую мифологию островных кельтов, и куда более приземленную и жестокую мифологию кельтов континентальных, и героическую мифологию германцев и скандинавов, и даже имперскую мифологию римлян и мистическую идеологию христианства. А впитав, породила уникальный сплав мифологию Британских островов, в которой христианский святой, дядя Иисуса, Иосиф Аримафейский оказался первым хранителем Священного Грааля, имеющего явно кельтское происхождение, а скандинавский бог-кузнец Велунд преобразился в покровителя путников угодника Вейленда (само имя которого Wayland[3] соотносилось с понятием пути); в которой рогатый бог континентальных кельтов Цернунн трансформировался в Старого Ника, то бишь дьявола, римские лары и пенаты хранители домашнего очага уступили место брауни и хобгоблинам, а доблестные Племена богини Дану кельтов островных скрылись в волшебных холмах-сидах и с течением лет обернулись проказливыми фейри; в которой, наконец, некий бриттский военачальник Артур, под несомненным германо-скандинавским влиянием, превратился в образец рыцаря, идеального правителя идеального королевства и в которой удачливый разбойник, промышлявший в окрестностях Ноттингема.